Старший, Алексей, окончил Академию Генштаба и служил в Польше. Средний, Иван, занимал ответственную должность в стройуправлении в Молдавии. Младший, Василий, — замначальника крупного московского главка (как он шутил, через две ступеньки — министр).
Во время их приезда (с подарками для всех!) собиралась вся многочисленная родня. За вынесенными столами во дворе бабушкиного дома собиралось до 20 человек и более. Звучали смех, шутки, душевные разговоры, пели «Подмосковные вечера», военные и старинные песни. Нам, детям, было очень весело, интересно. Мы ощущали себя принадлежащими чему-то большому, крепкому и могущественному — РОДУ! Когда мы повзрослели, традиции рода постарались сохранить…
Мои двоюродные сестры, в кружевных платьях, были для меня принцессами из сказки, а братья — принцами, с которыми, впрочем, мы лихо играли в казаки-разбойники. Бабушка же была сама простота.
Одетая по-крестьянски — в юбку в пол и кофту с двумя передниками, а еще сшитым из ткани карманом, напоминающим кисет, в два-три обхвата вокруг талии, — она пребывала в постоянных хлопотах по дому и хозяйству. Ни с кем не спорила, не ругалась, во всяком случае, в памяти моей ничего такого не сохранилось. Из ее с дедушкой многочисленных детей (по одним рассказам — 10, по другим — 13) в живых остались семеро: три сына и четыре дочери, одна из них — моя мама. «Бог дал — Бог взял» — она воспринимала все события в жизни в согласии с Богом, без истерик и отчаяния.
И чего только не водилось в ее огромном кармане! Ириски «Золотой ключик», мелкие монеты, тыквенные семечки, которыми она одаривала нас, ребятишек. Если мы, внуки, от чего-то отказывались, незлобно ворчала: «Рожна вам!» Сердилась смешно, обзывая нас «агелами», «анти-христами», «басурманами». И наказать могла физически: меня, старшую, не углядевшую своих брата и сестру, искупавшихся зимой в незамерзшей луже, поколотила. Но я не обиделась, это было «за дело».
Церкви в поселочке не было, ездили на богослужения в соседний город. Помню, в 80 лет у бабушки воспалился аппендикс, в больнице ее прооперировали, и даже там она умудрялась хранить пост, как ни уговаривал ее медперсонал. После выписки из больницы мы ужаснулись бабушкиной худобе, но, глядя на ее какое-то просветленное и радостное лицо, быстро успокоились.
С бабушкой у меня связаны самые светлые воспоминания детства. С ней было ничего не страшно, а главное — приятно было ощущать ее любовь. Один зимний день почему-то особо запомнился.
Что-то пронзительно сладостное было разлито в самом воздухе зимы. Тополя в снегу, яблони в парадных белых париках, замерзшие кусты… Хороша ты, зимушка-зима! В бабушкином доме в печи трещат дрова, по стенам колышутся тени под звуки горящих поленьев. Зимние сумерки сжимают пространство до размера твоего гнезда. Какое же это счастье — просто сидеть у открытого поддувала и смотреть на огонь, пляска которого способна заменить все экраны времени.
Я кажусь себе беззащитной и сильной одновременно, потому что сейчас придет бабушка. Они с дедом управляются по хозяйству во дворе и скоро должны появиться. Волшебные угольки мерцают, вспыхивают и таинственно тают, отдавая тепло. В абсолютной тишине дома мирно стучат часы-ходики. Я наблюдаю за игрой теней, в замерзшем окне видно мерцание первых звезд, они освещают морозные узоры на стекле, что-то волшебное чудится во всем этом, и от всего сладко сжимается мое сердце.
Мне кажется, бабушкин дом я любила больше, чем родительский. В бабушкином доме пахло хлебом, пирогами, яблоками. Во всем чувствовался достаток, который обеспечивался трудом от зари до зари.
Казалось, бабушка никогда не уставала — маленькая, сухонькая, с выбивающимися из-под головного платка прядями седых волос. Говорила мало и улыбалась мало. Никогда никому не читала нотаций, ни с кем не спорила. Она была из тех бабушек, от которых, как от печки, идет ровное мягкое тепло, и ты без слов понимаешь, что это родной и близкий человек. Она никогда не жаловалась и не возмущалась, что бы ни случилось. Я, во всяком случае, не помню, чтобы видела ее плачущей.
Лет до семидесяти они с дедушкой Матвеем держали скотину: коров, свиней, кур, гусей, уток. И не от большой нужды, а просто потому, что так привыкли еще с голодных послевоенных времен. Нужда заставила с раннего детства много работать, как, впрочем, всех детей в крестьянских семьях. Жизнь в деревне не любит ленивых.
Бабушку выручали ее дальновидность и смекалка. Когда надо, могла быть решительной и жесткой, за что ее в поселочке все уважали. Умела лавировать, имела подход, но могла показать и характер. Она все успевала: и прясть, и ткать. Помню ее прялку и ткацкий станок, на котором бабушка ткала половики. Вставала очень рано, чтобы приготовить обед на всю семью. В доме были чистота и порядок. Техники никакой не было, а стирать приходилось вручную.
Как и в любой семье, в их с дедушкой жизни случалось всякое. Никогда не жаловалась. Умела радоваться тому редкому и малому счастью, тому хорошему, что выпадало на их долю. Сумеем ли мы так жить?
Дедушка был немногословный, хозяйственный, домовитый. Все умел: починить, отремонтировать, построить. Он приглядывал за внуками, почти не вмешиваясь в их занятия и заботы. Сыты, обуты, одеты — и достаточно, а к жизни пусть приучаются самостоятельно — на то даны голова и руки. Он не поучал и не воспитывал, да и не знал, что такое воспитание, с чем его едят. Жизнь, считал дедушка, любого обротает и воспитает, сделает из него то, на что он годится.
Надо было — одергивал, нет — оставлял в покое. Если внук спрашивал что-то — объяснял. Причем объяснял обстоятельно, толково, радуясь, что внук интересуется, а он может показать и рассказать. Если видел, что тот тянется к чему-то полезному, — потакал, подмечал, что умеет, но насильно никого не подталкивал, не имел такой манеры. Сам, пусть до всего доходит сам, крепче выйдет учение.
Их жизнь — для меня большой пример и наука. Праздными я их никогда не видела, даже в редкие минуты отдыха они умудрялись творить добро. Так и расставались со своей земной жизнью — сначала дедушка, а через десять лет после него и бабушка — просто, по-христиански тихо и светло. Вступали в вечность с надеждой увидеть там своих родных, с которыми смерть их разлучила и с которыми Христос их соединит. Они были настоящими русскими людьми, которыми я очень горжусь!