Сейчас, в год 50-летия Совета ветеранов войны и труда, особенно остро понимаешь эти слова.
Тех, кто стоял у истоков создания организации, уже нет. Но остались интервью с ними, очерки о них. Фрагменты таких материалов мы и хотим привести как дань уважения подвигу этих мужественных людей. Напомним, о чём они рассказывали и что хотели донести до будущих поколений.
Из воспоминаний фронтовика, председателя нефтеюганского Совета ветеранов войны Петра Васильевича Кузнецова:
«Мне было 16 лет, когда началась война. Накануне к нам приехали погостить старший брат с женой. Мы сфотографировались всей семьёй, и эту фотографию я пронёс в комсомольском билете через всю войну.
В 17 лет я пришёл в военкомат. «Ну что, комсомолец, Родину защищать готов?» — спросили меня. — «Да!» И вот уже написано заявление на имя военного комиссара Рабоче-крестьянской Красной армии. Нас, 30 безусых мальчишек, отправляют в Тюмень, а затем в Талицкое военное пехотное училище. И уже через шесть месяцев, в связи с тяжёлым положением на фронте, курсантов всех военных училищ отправили воевать.
Прибыли в г. Кивры (ныне Тверская область). В течение мая здесь сформировали 88-ю курсантскую стрелковую дивизию. Предупредили: тому, кто преодолеет опыт боёв, присвоят звание офицера. На учениях побывал сам Ворошилов, и затем нас отправили на Западный фронт под командование Жукова. Там мне довелось принять участие в Ржевско-Сычёвской операции.
…4 августа перешли в наступление, брали Погорелое Городище (ставка Западного фронта). В штаб требовалось доставить карту с нанесением местности. Под градом пуль и бомб я выполнил задание и по приказу командира дивизии был представлен к награде — медали «За отвагу». А через пять дней получил тяжёлое ранение.
…Моё поколение уходило на войну без права возвратиться назад, пока не победим врага. Мы одержали победу, но огромной ценой. Я убеждён: нет другой такой страны, где бы в порыве самопожертвования отдали жизни 30 миллионов человек. Нет и не будет!
Считаю очень важным взращивать в детях патриотизм. Я частенько бывал на уроках мужества в разных школах. Пришёл как-то и вижу —
не настроены дети на серьёзный лад, балуются, шутят. И обратился к их чувствам:
«Знаете, ребята, каково уйти на фронт семнадцатилетним мальчишкой? Знаете, что такое умирать в столь юном возрасте? А ведь согласно статистике из мужчин 1920-1924 годов рождения вернулись с войны лишь 3 %. Три человека из сотни! Здесь вас 40 человек. Представьте, что из вас суждено вернуться только одному. Кому вы предоставили бы этот шанс?»
Задумались дети, стали серьёзными. Значит, не всё потеряно. Вот только уходит наше поколение, а то бы мы ещё повоевали».
Из воспоминаний фронтовика Абусахида Аликовича Алкина:
«В 1943 году наши войска начали наступать по всей линии фронта. Я воевал на 2-м Украинском фронте, в 123-м стрелковом полку, на Юго-Западном фронте, принимал участие в освобождении от немецких захватчиков городов Харьков, Днепропетровск. Прошёл с боями большую часть Европы, дошёл до Кёнигсберга. Однажды солдат с ранением не мог стрелять из ручного пулемёта и предложил мне поменяться. Так мне достался ручной пулемёт и 70 патронов в придачу. Было это в Центральной Украине, под городом Черкассы.
Перед Николаевкой был тяжёлый бой. Во время усиленных авиационных налётов я получил очень сильную контузию: из ушей потекла кровь, голова разрывалась от боли. Больше четырёх месяцев — на лечении. Передвигаться не мог, речь отсутствовала, ложку удерживал лишь двумя руками, спал только стоя, прислонившись к стене, частично потерял память. После лечения в уманском госпитале мне выдали 30 рублей, сложили в вещмешок продукты на четыре дня и вместе с такими же горемыками отправили домой — демобилизовали по состоянию здоровья.
А вскоре я опять вызвался на фронт. В 1944 году уже в звании младшего сержанта дошёл до Кёнигсберга. В батальоне после тяжёлых боев нас оставалось человек 20…»
Военный путь Абусахида Алкина был долгим. После завершения Великой Отечественной воевал с Японией, позднее нёс службу на границе. Лишь в 1948 году, получив отпуск, Абусахид Аликович буквально помчался на родную Тюменскую землю, где познакомился с будущей женой — Баяни. В 1965 году большая семья Алкиных переехала в Нефтеюганск.
Из воспоминаний бывшей радистки, впоследствии связистки Мунавари Хусаиновны Ерёменко:
«В 1943-м мне исполнилось
16 лет. Как тысячи юношей и девушек, я мечтала быть полезной своей Родине. Как же я радовалась, получив повестку из военкомата!
В Тюмени прошла строевую подготовку. Вместе с другими новобранцами училась маршировать, стрелять, собирать и разбирать винтовку, устанавливать связь. Освоила и азбуку Морзе. А в июле нас отправили в штаб, находящийся в 50-70 км от Ленинградского фронта. Поначалу радисткой передавала сведения для фронта, а когда попала на передовую, научилась устанавливать связь, выносить с поля боя раненых и оказывать им первую медицинскую помощь. Там приходилось выполнять то, что от тебя требуется именно в эту минуту.
…Однажды наша часть стояла по соседству с лётной частью Василия Сталина. Вот и решили мы с девчатами ночью сходить и посмотреть на сына генералиссимуса. Десять километров расстоянием не показались. Дошли до места, подошли к часовым и попросили: «А можно нам одним глазком на сына товарища Сталина посмотреть?» «Девчонки, дуйте отсюда подобру-поздорову», — услышали в ответ. «Вы нам только скажите: он не корявый, не рябой?» — допытывались мы. «Красивый. Идите уже, пока не арестовали».
…В Тарту вместе с подружкой Верой попали в настоящую мясорубку. Сколько было раненых! А тут оборвалась связь, и нас послали ликвидировать обрыв. Не успели выполнить задание, как передают: «Срочно возвращайтесь, бой возобновляется».
Мы поползли по-пластунски: я — чуть впереди, Вера — позади. Вдруг взрыв — и странный звук, похожий на всхлип. Оглянулась, а моя подружка лежит без головы (её снарядом оторвало). Бросилась я к ней, рыдаю, думаю, надо хоть тело до своих донести, чтобы похоронить, но очередной снаряд ранил меня. Очнулась в полевом госпитале. Там и узнала, что ранение получила в спину (три осколка вынули). Долечивалась уже в госпитале в Риге. Там и встретила победу…»
После войны Мунаваря вернулась в Тюменскую область, где работала учителем начальных классов, потом поехала на целину, там встретила Владимира Ерёменко, будущего мужа. В 1966 году отправились семьёй на север, да так в Нефтеюганске и прижились.
Из воспоминаний бывшей зенитчицы Клавдии Петровны Желтовой:
«В апреле 1942 года я, восемнадцатилетняя девчонка, была распределена в 1-ю батарею 171-го артиллерийского дивизиона. Жили мы в землянках, спали на матрацах из хвои, укрываясь шинелью. Мы, наводчики по орудию, по окуляру устанавливали координаты вражеского самолёта и передавали эту информацию зенитной артиллерии.
Самолёты летали так часто, что порой у орудия приходилось находиться часами. Иногда в морозы выбегали по тревоге в сапогах на босу ногу и только спустя время обнаруживали, что ступни намертво к ним примёрзли. Доводилось нам охранять и военные объекты, стрелять из пушек, подносить ящики со снарядами. Трудно себе представить, как мы, хрупкие девчушки, поднимали такие тяжести: в ящиках умещалось по четыре снаряда, каждый из которых тянул на 8 кг. Но война есть война, и в первую очередь это тяжёлая работа.
…Не забыть 8 мая 1945 года, которое я встретила в Литве. В этот день мы с девчонками решили сфотографироваться на память. Вышли и удивились количеству народа, толпившегося у репродукторов. А ночью узнали, что Германия объявила полную капитуляцию и на земле воцарился мир. Как мы радовались, обнимались, плакали, но командир батареи сказал на построении: «Война для нас ещё не закончилась, и нужно быть начеку». Демобилизовалась я только в августе».
Из воспоминаний бывшего пехотинца Григория Борисовича Желтова:
«Я был призван на фронт в 1943 году. Как тогда невесело шутили: «Служу в пехоте. Сто километров прошёл — ещё охота». Военный путь был длинным и трудным. Прошёл Монголию, Китай, Японию. Много раз смотрел смерти в глаза. Ещё на пути в Монголию наш эшелон на всей скорости врезался во вражеский. Девять вагонов в середине поезда были раздавлены всмятку. Так молодые солдаты, ещё не нюхавшие пороху, погибали порой во время войны.
Меня судьба хранила. Иногда меня спрашивают: не страшно было воевать? Отвечаю: нас было много, и мы были сильны в своём единстве. А потом, кому, как не молодёжи, защищать Родину?»
Супруги Желтовы познакомились в Архангельской области, затем жили на Камчатке, на Кубани, а с 1965 года — в Нефтеюганске.
Из воспоминаний артиллериста, защитника Сталинграда Нургали Нурлагаяновича Гаянова:
«Мне не исполнилось и 18 лет, когда я записался добровольцем на фронт. Сначала в Горьком учился на радиста, мечтал скорее с оружием в руках ринуться в бой. К тому времени у меня уже имелся значок «Ворошиловский стрелок», и меня определили в артиллеристы. А вскоре нас, молодых солдат, погрузили в вагоны и через Москву отправили на только что образованный Сталинградский фронт. Я попал в 48-й полк реактивной артиллерии. Тогда я ещё не знал, что на фронтах Великой Отечественной войны мне предстоит провести около 1322-х дней и ночей.
Поначалу был рядовым бойцом-наводчиком, а позднее стал младшим сержантом, командиром отделения реактивной артиллерии — той самой знаменитой «катюши», о которой слагались песни. До сих пор благодарен своему наставнику Беликову за военную науку. Он не только учил меня грамотно настраивать орудие и вести прицельный огонь, но и предостерегал от опасностей. А ещё помогали друзья-однополчане, фамилии которых помню по сей день: Дедиков, Бессонный, Погорелов, Татаринов… «Будем вместе держаться и беречь друг друга, до победы дойдём», — говорили мы.
В конце 1942-го наша артиллерийская часть под командованием С.К. Тимошенко участвовала в обороне Сталинграда. Немцы настойчиво рвались захватить город, и бои были схожи с адом на земле. Она буквально горела под ногами.
Артиллеристы с воздуха вели непрерывный обстрел. Передавая координаты предполагаемого выстрела из «катюши», я кричал так, что охрип. Все валились с ног от усталости. Оперативно меняли диспозицию. Водитель машины, перевозившей артиллеристов между боевыми точками, погиб. И мне, впервые в жизни, пришлось самому вести машину, причём по искорёженной воронками местности. Над головой разрывалось небо, под колёсами дрожала земля, но нужно было выполнить приказ…»
В поисках лучшей доли Нургали вместе с супругой, Ралиной, немало помотался по свету: из Ижевска в Кировскую область, потом в Свердловскую. Но свой родной дом обрели они на земле Сибирской. В 1970 году Нургали Нурлагаянович Гаянов пришёл работать в НГДУ «Юганскнефть», где и трудился до ухода на заслуженный отдых.
Из очерка об операционной медсестре Анне Семёновне Васильевой:
«Не призываете — сама на фронт убегу!» — негромко, но решительно произнесла белокурая голубоглазая девушка и быстро вышла из военкомата. Дважды просилась она добровольцем, и каждый раз отказывали. И это когда идёт война и враг уже топчет родную землю! А ведь она, Анна, готова воевать, помогать раненым! Недаром накануне сдала нормы ГТО, куда входили и обязательные курсы оказания первичной помощи раненым.
Её город Кобрин находился в 45 км от Бреста. Да разве это расстояние для того, кто настроен решительно и чьё сердце рвётся помочь Родине?! Знала ли эта 19-летняя девушка, на какие испытания себя обрекает? Наверное, нет. Но если бы и знала, не свернула бы с намеченного пути.
Её навыки пригодились сполна: на фронте она стала медицинской сестрой. А если порой и не хватало профессиональных знаний, всему
обучалась на практике.
Война оставила на ней немало своих «росчерков». Контузию, деформированные пальцы ног. Только спустя годы Анна Семёновна призналась дочери, что в холода 1942-го сопровождала на станцию раненых, а когда возвращалась, обморозила ноги. Сапоги ей срезали вместе с кончиками пальцев. И снова не до лечения. Онучи намотала — и в строй.
В 1943 году Анна — уже операционная сестра гвардейского полка особого миномётного медсанбата. И по-прежнему на передовой. В маленькой палатке под постоянным обстрелом два врача, две операционные сестры и три санитара сутками напролёт проводили операции. Кровь, гной, стоны, душераздирающие крики раненых…
Навсегда Анне Семёновне запомнился один случай. С поля боя она пыталась доставить раненого молодого солдата в медсанчасть. «Подожди, сестричка. Остановись, — едва слышно сказал он ей. — Чувствую, недолго мне осталось. А я с девушкой ни разу так и не поцеловался». И попросил: «Поцелуй меня». Глотая слёзы, Анна выполнила просьбу умирающего бойца. Через несколько минут он перестал дышать. Голубые глаза того парнишки она не могла забыть всю жизнь.
Однажды после сильнейшего миномётного огня очнулась Анна в госпитале, где узнала, что из семи работников их медсанбата удалось выжить лишь двум. Собственно, в этом случае только и подходило слово «выжила»… 14 пуль и осколков, раздробленная ключица, слепое осколочное ранение правого предплечья и правой стопы, травмы лица — всё это на долю 21-летней девушки.
Из эвакуационного госпиталя, где ей оказали первую помощь, Анну отправили в глубокий тыл — в Молотов (ныне Пермь). Кроме множества других, девушке требовалась и челюстная операция, а госпиталь там специализировался именно на них. Поезд шёл долго, нередко попадал под обстрел, а когда наконец прибыл на место, к физическим мукам Анны прибавились и моральные: под гипсом завелись черви.
Оперировал её профессор из Ленинграда. Относился к ней трепетно, понимая, какие испытания выпали на долю девушки. (При эвакуации через Ладогу погибли его жена с сыном, а старшего сына убили на фронте.) Врач от Бога, он прекрасно прооперировал ей и ключицу, и руку, и лицо, сделав всё, чтобы сохранить руку.
А потом Анну отправили на курорт, но из-за дождливой погоды заживление пошло не так, и её голова приросла набок.
И вновь операция у того же ленинградского доктора. И опять страшные боли, когда по живому рассекали сросшиеся ткани. Не в силах терпеть, Анна попросила морфия. «Нет, дочка, держись! Ты и не такое выдержала. Я тебя по крошкам собирал. Живи до ста лет за моих детей!» — сказал ей профессор. «Он меня заговорил на долгую жизнь», — отмечала Анна Васильева».
Из очерка о санитарке Анастасии Григорьевне Нестеровой:
«В годы войны я не видела никакого героизма в своих поступках, — говорила ветеран Великой Отечественной войны. — Все мы были солдатами и защищали нашу Родину».
Анастасия Григорьевна родилась в татарской деревне с красивым и, по мнению ветерана, символичным названием Богородск. В 1941-м Насте Юрловой (в девичестве) шёл 19-й год. «Работала я в Казани, на меховой фабрике. И когда началась война, нас, девушек, попросили перейти в механический цех: все мужчины из него ушли на фронт. Тогда я встала за строгальный станок», — рассказывала она.
В 1942-м Анастасия и две её подруги добровольно написали заявление об отправке на фронт. В ноябре их пригласили на курсы изучать оружие и военное дело, а спустя месяц пришла лишь одна повестка — Насте.
Зачислили рядовую Юрлову санитаркой в отдельную 90-ю санитарную роту в подмосковном Серпухове. Каждый день санинструкторы эвакуировали раненых красноармейцев в ближайшие госпитали. Медсанбаты находились почти на фронте, оттуда санитарки вывозили солдат и направляли их на дальнейшее лечение.
«У меня была санитарная сумка, — продолжает Анастасия Нестерова, — а в ней всё самое необходимое: вата, бинты, спички и обязательно курительная бумага. Машины у нас были двухъярусные: трёх раненых положишь наверх; вниз, под брезент, накидаешь соломы и сена, сверху уложишь остальных; а одного — в кабину. Нам, санитаркам, сидеть было негде — в машине находились только голова и ноги».
О победе 22-двухлетняя Анастасия узнала из радиосообщения. Говорила, услышать те слова было настоящим счастьем, поэтому пели и плясали. Но вспоминать о войне Анастасии Григорьевне всегда было тяжело».
