…В сентябре 1941 года наш дом подвергся сильнейшей бомбардировке. Рядом с ним находилась водокачка, а фашисты хотели оставить город без воды. Бомба попала в центр дома, где в цокольном этаже находилось газоубежище. Оно стало братской могилой для укрывшихся в нем людей.
Как и многих ленинградцев, чьи дома были разгромлены, нас поселили в полуподвальном помещении дома на улице Салтыкова-Щедрина (ныне Кирочной)…
…Начался голод. Хлеб выдавали по карточкам. Уже в декабре паек уменьшился до 250 граммов на работающего и 125 граммов на иждивенца. Узенький, маленький кусочек походил на черный пластилин, вязкий и горьковатый на вкус. Но он был дороже всего на свете, и ели его по крошкам. Люди истощались от голода и тихо умирали…
…Накануне 24-й годовщины Великой Октябрьской революции в городе появились фашистские листовки с надписью: «Ленинградские матрешки, ждите праздничной бомбежки». Все жильцы собрались в узком коридоре нашего цокольного этажа. Кругом рвались снаряды, от грохота закладывало уши. Стены дома яростно сотрясались, но устояли. Обрушился соседний дом, сильно пострадал от бомбежки Музей Суворова…
Поначалу бомбежек боялись, потом страх притупился…
…За водой отправлялись на набережную Невы. К реке вел обледенелый спуск. Часто, наполнив ведро или бидон, обессиленные от голода люди не могли подняться наверх. Поскальзывались на обледенелых ступенях, проливали воду. Порой попадали под обстрел и погибали у реки…
…Смерть стала обыденным явлением. Помню, идешь по заснеженному Ленинграду и видишь, как медленно на саночках везут ленинградцы в наскоро сколоченных гробах своих умерших близких. Чуть далее лежит в снегу замерзший человек. Видимо, обессилев от голода, присел да и заснул так вечным сном. На эмоции, слезы не хватало сил. Нужно было выживать в нечеловеческих условиях, детям — учиться, взрослым — работать…
…Зимой в квартирах было очень холодно. Люди, чтобы согреться, жгли последнюю мебель, но ни у кого не поднималась рука срубить деревья. Помня, что в старом доме осталось множество книг, стулья, стол, я, раздобыв маленькую пилу и топорик, отправилась туда. Крыло нашего дома, хотя и было покосившимся, уцелело. С опаской поднялась по лестнице. Вот и родная квартира. Силенок было немного, но мне удалось с помощью топорика порубить стул. Прихватив несколько книг и все, что осталось от стула, я побрела домой. В этот день в нашей комнате было тепло. Братик завороженно смотрел на огонь в печке и грел свои озябшие ручки…
…Мама мне часто повторяла: «Янина, если кто-то позовет тебя в гости или заговорит с тобой, не откликайся и старайся быстрее уйти». В городе уже были случаи людоедства, поэтому мама так опасалась за мою жизнь. Однажды я на чудом уцелевшем лифте хотела подняться на этаж, где работала мама. Вместе со мной в лифт зашли две женщины. Они радостно заговорили со мной, и, скорее всего, в их мыслях не было ничего плохого. Но я, помня мамины слова, пулей выскочила из кабины и помчалась по лестнице. «Ты молодец, все правильно сделала», — похвалила меня мама…
…Еще до переселения в другой дом произошло настоящее чудо: в кладовке посреди ветоши и различной клади мама обнаружила мешочек с белыми сухарями! Эта находка появилась не случайно: в мирное время я «подкармливала» ими любимую куклу, а чтобы «еда» была постоянно под рукой, спрятала мешочек с сухариками в надежное место. И благополучно о нем забыла. Найденные сухари нещадно пахли нафталином, но на это никто не обращал внимания!..
…Настоящим чудом стал Новый год — с живой елкой, Дедом Морозом и Снегурочкой. Несмотря на воздушную тревогу, бомбардировку домов, взрослые подарили нам праздник. Худенькие, бледные, мы водили хороводы вокруг ели. А потом нас пригласили на обед! В меню — жидкий суп и крошечный кусочек хлеба…
…Зимой 1942 года с едой стало совсем худо. Маме удалось достать плитки жмыха, корма для скота. Он был с примесью травы, шелухи и даже земли. Эта еда окончательно подорвала и без того слабое здоровье дедушки и Владика — они заболели дизентерией. Лекарств не было, и 5 февраля дедушка умер. Он лежал в промерзшей комнате на скамье (печь топить было нечем), а мы с Владиком, заваленные кучей тряпья, чтобы как-то согреться, лежали на кровати. У братика был жар, и я, отвлекая его, рассказывала, как замечательно мы жили в довоенное время: пили ситро, ели мороженое, ходили в цирк.
Через пять дней братишки не стало. Мама обменяла хлебные карточки дедушки и Владика на гроб и, привязав к нему веревку, потащила на кладбище. На ее пути встретилось препятствие — мост. Затащить на него гроб она, совершенно обессиленная, была не в состоянии. «Бабушка, давайте мы Вам поможем!» — окликнули ее матросы. Маме было 36 лет… А спустя пару дней она пошла на могилку и нашла ее разоренной. Видимо, кому-то приглянулся гроб. Неизвестно, куда делись и тела родных…
…Весной стало полегче, я часто ходила в Таврический сад и собирала всю зелень. Ели побеги, листья и едва пробившуюся траву — лебеду и крапиву…
…В июле 1942 года знакомые уговорили маму эвакуироваться. Решили плыть на барже по Ладожскому озеру. Сдали чемоданы в трюм, с собой на палубу взяли лишь чемодан со сменой белья, парой платьев и моей любимой куклой. Не успели тронуться в путь, как в баржу попал фашистский снаряд, она пошла ко дну. Народ, благо недалеко от берега, спасали на лодках; поклажа в трюме утонула…
…Позже нам с мамой удалось эвакуироваться из Ленинграда на поезде. В колхозе «Утес» Пермской области нас поселили к доброй женщине. Я училась вместе с эвакуированными ребятами-ленинградцами, которых устроили в интернате. 5 января 1943 года мама скончалась от туберкулеза. Незадолго до смерти она хлопотала за меня, чтобы устроить в интернат, куда позже я и была принята…
