Родился Владимир в поселке Зарница Суземского района Брянской области, в многодетной семье. К началу Великой Отечественной войны его отец Панфил Кузьмич, командир роты, прошедший гражданскую войну, а потом и финскую (где получил сильное обморожение), был комиссован.
Но разве мог человек, всю жизнь воевавший с врагом, остаться безучастным, когда родную землю снова топтал враг? С первого дня войны отец ушел в партизаны. Брянские леса были густыми и непроходимыми, поэтому фашисты, зная, что села и деревни находятся под защитой народных ополченцев, поначалу обходили их по белорусской границе. Правда, надсмотрщиков-полицаев назначили в каждом населенном пункте. Ими чаще всего становились местные жители, обиженные на советскую власть. Лютовали похуже немцев, словно ищейки выслеживали партизан и расправлялись с ними в два счета. С отцом семья виделась крайне редко и лишь под покровом ночи.
А 12 мая 1942 года в Зарницу пришли парламентеры-мадьяры (венгерские солдаты, союзники фашистов) и предложили местным жителям в течение получаса покинуть село. Пригрозили, что в ином случае люди попадут под обстрел, а их дома будут сожжены. Сельчане не повиновались, и тут же на них обрушился минометный огонь. Несколько взрывов — и запылали дома. Какие-то люди бросились бежать, другие приникли к земле. В бой вступил ринувшийся на помощь жителям партизанский отряд, но силы противника превосходили во много раз. Именно в этот день погиб и отец Володи.
Оставшись без крова, еды и одежды, люди поспешно покидали родное село. Вернуться назад — смерти подобно: полицаи с ходу расстреливали «партизанское отродье».
Дорогой пленных
Семье Пилипченковых пришлось скитаться и побираться. Просто невозможно представить, что чувствовала мать семейства Александра Васильевна, оставшись одна с десятью детьми на руках. Старшую дочку, Раю, отдали в другую семью — в няньки. Измученные, голодные, усталые дети и мать брели по деревням, ночевали где придется, питались тем, что им подавали. В одной из деревень они столкнулись с полицаями. «Стойте здесь и не вздумайте бежать», — сказали те, щелкнув для убедительности затвором винтовки. Вдали виднелась толпа народа. Изможденные, усталые люди, подгоняемые немецкими солдатами, передвигались по дороге. К ним присоединились и Пилипченковы: полицаи сдали их немцам.
Фашисты гнали пленных по проторенным местным дорогам, изредка останавливаясь на привал. Жители деревень старались подкармливать горемык, украдкой подсовывая им узелки с нехитрой едой. На ночлег устраивались там, где застигала ночь. Однажды им предстояло переночевать в деревне Старорусской Сумской области. «Вы под тем высоким, раскидистым деревом не располагайтесь и костров не жгите. Иначе попадете под бомбежку», — тихонько предупредили их местные жители.
Вероятно, усталые пленники не поверили им, а может, у них уже просто не осталось сил заботиться о своей безопасности. Ночью действительно прилетел советский самолет и сбросил несколько бомб на спавших людей. Сейчас трудно объяснить, почему так произошло. Возможно, летчики посчитали, что это фашисты жгут костры. В ту ночь была серьезно ранена сестра Таня: осколок повредил ей ногу. Спасибо местным жителям, предложившим матери семейства оставить девочку на их попечение. Позднее они отправили Таню в госпиталь, где, подлечившись, она стала работать санитаркой. Со своими родными Татьяна встретилась на Брянщине лишь в 1947 году.
Месяц за месяцем истощенные, голодные люди куда-то брели. Они давно уже потеряли счет времени, не замечали сменявшегося пейзажа и лишь по речи местных жителей могли предположить, что проходят села Украины, Белоруссии. Однажды услышали слова «пан» и «панночка» и догадались, что вошли на территорию Польши. Наверное, знай они, что их ждет лагерь Освенцим, многие предпочли бы умереть на месте.
Правда, некоторым женщинам и девушкам относительно повезло: местные жители (с разрешения немецких солдат) забрали их для работы в своих хозяйствах.
В батрачки попала и старшая сестра Володи — Ольга, которая лишь в 1948 году вернулась на родину.
Забрали польские помещики и маму. Равнодушная ко всему, она безропотно пошла за новыми хозяевами: еще в дороге у нее случилось тихое помешательство. Да и как было не тронуться умом после всего того, что она пережила?
Круги ада
Остальные ребятишки Пилипченковы жались к самой старшей по возрасту сестре — Аннушке. Чтобы не потеряться, она попросила их держаться вместе, взяв за руки младших. И вот лагерь смерти. Конечно, вряд ли кто-то из пленников мог понять смысл выражения, написанного на воротах: «Arbeit macht frei» (труд освобождает). Насколько циничным оно было здесь!
Навсегда маленькому Володе запомнилось ограждение — несколько рядов колючей проволоки под напряжением. Они находились на определенном расстоянии друг от друга, а между ними курсировали солдаты. Немцы наблюдали за узниками и со смотровых вышек.
Людей набили в бараки, словно сельдь в бочки. Впрочем, нары, сколоченные из досок, постоянно освобождались: измученные от дороги, а потом и непосильной работы, женщины и молодые девушки умирали каждую ночь. С больными фашисты тоже не церемонились: их выгребали вместе с мертвыми и сжигали в крематории.
Даже самые маленькие дети знали, что из здания с дымящими трубами никто не возвращается.
Гибли и дети. Фашисты использовали их в качестве доноров, ежедневно забирая у них кровь. При этом кормили всех заключенных лишь раз в день — мороженой брюквой. Неудивительно, что счет жизни маленьких пленников шел на дни.
«Мы практически постоянно находились в бараке. За нами зорко следили две злющие надзирательницы. У каждой из них был кнут с металлическим шариком на конце. Сколько детей покалечили эти нелюди в женском обличье, когда стегали их за малейшую провинность. Случалось, выбивали детям глаза, ломали и без того хрупкие кости», — с горечью вспоминал Владимир Панфилович. И это было наказанием за то, что те чуть громче разговаривали, чем разрешалось, или не смогли, обессиленные, сразу подойти к своим мучительницам.
У дверей узников караулила злобная немецкая овчарка, немало людей загрызшая насмерть. Недаром дети назвали ее людоедкой.
На свежем воздухе ребята бывали редко, лишь когда от сырости проветривали барак. Детей заставляли под присмотром солдат почему-то ходить на четвереньках. И, конечно, покидали свое жилище дети в тех случаях, когда их вели в лабораторию сдавать кровь.
На Нюрнбергском процессе один из немецких высокопоставленных офицеров заявил: Германия имела полное право так обращаться с русскими. Они считались приговоренными к смерти. Советский Союз не подписал конвенции ни с Красным Крестом, ни с другими организациями, которые бы оберегали пленных, помогали бы им, а потому с русскими можно было не церемониться.
Вот с ними и обращались хуже, чем со скотом. Как можно было выжить в таких немыслимых, нечеловеческих условиях?
Освобождение
В числе очень немногих выжили Володя и его братья и сестры. И дождались дня освобождения. В памяти Владимира Панфиловича он остался солнечным. Ранним утром в их бараке тихонько приоткрылась дверь, но никого не было видно. Овчарка кинулась было на незваных гостей. Раздался выстрел, а за ним визг собаки. В проеме двери показались мужчины. На кокардах их фуражек были красные звездочки. «Русские, украинцы, белорусы есть?» — раздалось в полной тишине. И тут же: «Старшина, открывай ворота пошире!»
Трудно передать радость взрослых и детей, увидевших своих освободителей. Но некоторые смогли лишь пошевелиться. Советские солдаты подходили к нарам, бережно брали почти невесомые детские тельца и выносили их из барака. Володя, собрав последние силенки, вышел сам. Солдаты, закаленные в боях, повидавшие на своем веку немало, не могли сдержать слез при виде этих детей. Им хотелось приласкать, обогреть, взять на руки маленьких мучеников.
«Да поставьте вы их на землю! Сломаете ведь», — приказал своим подчиненным усатый полковник. Затем ребят осторожно посадили в машины и привезли в какое-то помещение. «Значит, так: в первую очередь организовать полевую баню, потом подобрать ребятам обмундирование и накормить!» — приказал солдатам офицер.
После помывки и переодевания в новую одежду ребятам дали по нескольку ложек подслащенного молока. Кормить чем-то более сущест¬венным опасались, ведь крошечные от постоянного голода желудки детей могли просто не выдержать. Разморенных от сытости ребятишек уложили на мягкие постели с шелковыми немецкими простынями, подушками, пододеяльниками. А детишки не могли уснуть: ворочались и скользили по гладкой поверхности, падая с кроватей. Шершавые доски были им гораздо привычней.
Потом особенно истощенных детей солдаты заново учили ходить.
Позднее полковник помог Володе с братьями и сестрами (и даже с мамой, которую тоже разыскали) уехать в Брянск. Мама, кстати, так и не пошла на поправку, не узнавала своих ребят. По приезде на родину Володя был определен в детский дом, окончил ремесленное училище и стал столяром. Уже взрослым Владимир Панфилович приехал в Нефтеюганск, где много лет трудился в дорожно-строительном хозяйстве. Те несколько лет в Освенциме он не мог забыть никогда. Как страшное время, когда смерть была совсем рядом…
Светлана Чтенцова. Фото из архива редакции